«Наш комендант»
Пожелтевшие от времени фотографии, аккуратно вклеенные в старенький альбом… Стопка документов, справок, в том числе, справка о ранении, выданная 28 сентября 1942 года, копия свидетельства о болезни, удостоверение к медали «За взятие Кенигсберга» и даже потрепанный профсоюзный билет, свидетельствующий о том, что Исхак Ахметович Ямбушев исправно, до самого выхода на пенсию, платил профсоюзные взносы… Все это бережно хранят близкие героя, ветерана двух войн.
— Отца ранения подкосили, — вспоминает дочь Ямбушева Гализя Исхаковна. - Рано он умер, в сорок три года, но сколько полезного и доброго успел сделать за свою жизнь!
Родился Исхак Ахметович в 1911 году в селе Тат.-Тавла. Смышленный от природы мальчуган, на лету все схватывал, однако, когда встал вопрос с учебой, ходить на занятия к мулле наотрез отказался. Тот строгий был, наказывал за малейшую провинность, вот своенравный паренек и решил постигать азы науки самостоятельно. Даже арабский сумел выучить. Вот только русского языка не знал, что не помешало ему в 1931 году поступить в Пензенский кооперативный техникум.
До Пензы добирался, где пешком, где на попутке. Обутый в лапти, говоривший только на родном татарском и немного — на арабском, уставший до предела с дороги — таким Ямбушев и предстал перед комиссией. И … его приняли! О чем впоследствии не жалели — с первых дней учебы Исхак Ахметович сумел проявить себя, как любознательный, прилежный студент. Однако доучиться не пришлось — на последнем курсе его перевели в Ульяновское танковое училище — стране нужны были офицерские кадры. После окончания училища в 1939-м Ямбушеву предоставили отпуск, во время которого он приехал в родную Тат.-Тавлу. Там его и сосватали. Родителям приглянулась дочка соседей — семнадцатилетняя Халидя.
— Вот добрая хозяйка в доме будет, — говорила мать. — И готовит, и рукоделию обучена. А уж скромная!..
Однако недолго длилось счастье молодоженов — вскоре после свадьбы Исхака Ахметовича мобилизовали на финскую. Только в 40-м приехал за женой, которую и увез с собой в Карелию. Там родилась их первая дочка — Венера. И только начала налаживаться жизнь, новая беда.
— Мама как раз стирала, видит, муж на лошади верхом скачет. Через всю щеку глубокая царапина — веткой в лесу хлестнуло. А он и не замечает: «Быстрее, собирайся», — кричит маме. — «Война».
Мама тут же собрала немудреные пожитки, подхватила на руки Венеру и на вокзал. Там народу — не протолкнуться. Крики, слезы. А тут еще немецкие самолеты, началась бомбежка. Чудом спаслись. До Москвы добирались дней десять. Потом — до Рузаевки, а там их родственники встретили, проводили до Тат.-Тавлы. В Тат.-Тавле я родилась, — вспоминает Гализя Исхаковна. — Там мы жили до 45-го. Отца видели только раз, когда в 1943-ем он приезжал домой, в краткосрочный отпуск. Всю войну прошел, имел ранения, но выжил. И в 1945-м прислал за нами своего адъютанта, который и привез нас в Кенигсберг. Отца назначили военным комендантом одного из районов города, положение в котором оставалось сложным. В этом мы смогли убедиться сразу же.
В первый же вечер отец, вернувшийся домой в одиннадцать часов, предупредил домашних: «Окна все время должны быть зашторены, иначе вас убьют».
Под домом в подполе вода стояла. Мама из-за этого волновалась: «Дети болеть будут», а отец ей сразу возразил: «Наоборот, хорошо, подкоп не смогут сделать».
Хотя дочки были совсем еще крохи, для них тоже дело нашлось, в ту лихую годину дети ведь взрослели быстро. Под окнами в саду росла черешня, отец отломил веточки от нее и дал девочкам. Венера с Гализей должны были время от времени считать дымки, поднимающиеся над бескрайним полем ржи, тянущимся до леса. Там-то и обосновывались вражеские лазутчики. Сколько дымков заметили, столько палочек должны были положить девочки на стол — считать-то толком они еще не умели. Следили за полем, спрятавшись за плотными шторами, чтобы их не заметили. А мать в это время пыталась отоварить талоны и получить скудный паек.
— Отец никогда не пользовался своим служебным положением, — говорит Гализя Исхаковна. — Мука, манная крупа, яйца, немного хлеба — питались мы скудно. Но я не помню случая, чтобы мама упрекала отца — она всегда была его верной помощницей и спутницей в жизни.
Запомнилось Гализе Исхаковне и с какими предосторожностями отец выходил из дома — ведь на него была открыта настоящая охота. 3 часа утра, к дому подъезжает машина. Свет зажигать нельзя, кто приехал, не видно. Отец осторожно подходит к двери. Один звонок, второй — условный. Только тогда открывает и выходит во двор.
— Будь у него меньше опыта, — считает его дочь, — вряд ли мы выжили бы в Кенигсберге. Скольких командиров и солдат убили там уже после окончания войны! Сам отец стрелял очень метко, держа руку за спиной, мог выстрелить и попасть в мишень.
Один раз дочки вместе с отцом шли по городу. Вдруг он им говорит: «За мной следят, могут убить. Вы тогда не плачьте, сразу же постарайтесь добраться до дома».
Вот в таком напряжении семья жила на протяжении нескольких месяцев. Девочки даже не могли отведать спелой душистой малины, что приносили к их дому на продажу немки — родители боялись, что детей могут отравить.
— Я не знаю, насколько профессионально отец исполнял обязанности коменданта, — говорит Гализя Исхаковна, — но у недобитых фашистов и им сочувствующих он был, как кость в горле. Волевой, целеустремленный человек, никогда не идущий на компромиссы. И все же в конце сентябре отец подал рапорт об отставке. Сказались полученные еще на фронте ранения, сильное переутомление и, как последняя капля, — покушение на маму, в которую стреляли рано утром в центре города. К счастью, рана оказалась не опасной для жизни. Поэтому в сентябре мы всей семьей вернулись в Тат.-Тавлу.
Несмотря на то, что здоровье отца ухудшалось, он продолжал работать. В 1947 году его выбрали председателем сельского Совета. Казалось бы, при «чинах», при власти, а дома есть было нечего — крошки чужого не взял! Мы, дети, от голода отекали. Тогда отец стал выписывать нам и соседским ребятишкам рыбий жир. Этим спаслись. Правда, от начальства отцу досталось здорово — за перерасход этого лекарственного сырья.
А потом он возглавил сельпо. Зарплата — 37 рублей, после вычетов оставалось 30. Для других отец мог выбивать все, что в его силах. Но не для себя. И мы, хоть и малы еще были, своим детским умом смогли понять его.
Умер Исхак Ахметович в лесу — срочно нужны были дрова для сельских учителей, и он, уже сильно болевший, поехал на лесозаготовки с другими односельчанами. Одно дерево спилил, второе, а потом — кровоизлияние в мозг. Умер в больнице.ЕЛЕНА СЕВАСТЬЯНОВА